Летом 2015 года завершился первый этап поэтического конкурса «Компроса», второй этап стартует 13 ноября в Музее пермских древностей – поэтическое чтение «Красавицы и чудовища» пройдет в окружении доисторических чудищ-экспонатов музея.
Главная цель фестиваля «Компрос» — приблизить городских жителей к разнообразной и многогранной российской поэзии. Организаторы намерены открыть публике имена «непризнанных гениев», которыми по удивительному стечению обстоятельств оказываются наши соседи, друзья, однокурсники и коллеги.
24 октября, в субботу, пройдет час поэтического фестиваля «Компрос» и пермского литературного журнала «Вещь» в рамках VIII Екатеринбургского книжного фестиваля. «Компрос» представят исполнительный директор фестиваля Борис Эренбург, кураторы Евгений Гусев и Максим Воробей. Презентацию пермского литературного журнала «Вещь» проведет редактор журнала Юрий Куроптев. Среди выступающих – пермский поэт Антон Бахарев-Черненок, авторы журнала, поэты из Екатеринбурга. Встреча состоится в конференц-зале библиотеки им. Белинского.
Гости: Борис Эренбург и Павел Чечеткин, организаторы поэтического фестиваля «Компрос»
Программа: «Красный человечек»
Дата выхода: 27 октября 2015 года
Ведущий: Анна Букатова
— Доброго дня, уважаемые слушатели «Эхо Перми», в эфире программа «Красный человечек», и я, ее ведущая Анна Букатова. Сегодня тема у нас поэтическая. Люблю я эти вещи. И в гостях Павел Чечеткин и Борис Эренбург. Благодаря этим людям в Перми пройдет поэтический фестиваль «Компрос». Добрый день!
За нас с тобой звенят бокалы хрусталя
И берег шаркает о волны переливом,
Раз в день на миг случается заря,
Заставив позабыть о том тоскливом,
Что было в прошлом. Время и песок,
Чужие взгляды, руки на предплечье,
Луна, вся в облаках наискосок
И сладкий сон о том, что счастье вечно.
За нас с тобой февраль гремит ручьем,
Что подо льдами бьется, словно сердце.
Давай с тобой не будем… Ни о чем,
А просто попытаемся согреться.
И тихо так, чтоб время не спугнуть,
Замрем, подобно шахматным фигурам,
А сердце? Да, пускай колотит в грудь.
Я буду дураком, ты будешь дурой,
Глупейшими глупцами из глупцов,
Способными на разные безумства.
Дороже злат из тысячи ларцов
Твое «люблю», мне сказанное устно.
За нас с тобой — никто и целый свет,
За нас — и тишина, и его звуки,
За нас — и миг, и бесконечность лет…
Я счастлив, что сжимаю твои руки.
В уютных печах загораются листья,
Ладонь на плечах. I just wanna kiss her.
Всего лишь секундой меня одари…
Как только ночные зажгут фонари,
Не прячься в тумане. В пролетах домов
Не скрыться от тысячи правильных слов
И снов, что дарило мне знанье тебя.
И, в нашем с тобой поднебесье летя,
Луна укрывала глаза от орбит
Планет. То ли собран, а то ли разбит
Твой образ в блестящем от капель стекле.
Рисуя набросок тебя на стене,
Предчувствую губы. И шелк, словно страсть,
Так манит меня утонуть и пропасть
В той пропасти взгляда, что виден всегда.
И дождь, словно слезы, и слезы — вода,
И наше «с тобой» превращается в пар
В уютных печах, где пылает пожар,
Где стройным костром зажигаются звуки,
Почувствуй своей красотой мои руки,
Где мы — это мы, как горящие листья,
Мой шепот звучит: «I just wanna kiss her…»
Шел дождь косой
косыми переулками,
заборы криво
чертили пейзаж.
я шел
косою походкою
за девушкой с косами
на абордаж.
За девушкой с косами,
по лужам шаркая.
Штормом и бурей
от меня несло.
Обезумел.
Влюбился.
Падаю.
И не помню как повезло.
Включились фонари
и мы сошли с дистанции,
звенели окна,
я орал: «Мэйдэй! Мэйдей!»
Коньяк уже не обжигал —
ты обжигала косами.
Мы обживали комнату
наготой наших тел.
Стучали в двери старики,
говорили — милицию вызовут,
а ты вызывала желание
выпить еще коньяка.
Я выпивал,
мы неистово трахались,
это все Зигмунд Фрейд,
бессознательное. Наверняка.
Утром я уполз,
понимая, что вспомню.
Ускоряясь до состояния,
похмельный бег.
Кое как докатился
от любви до отчаянья.
Отвратительно.
Я конченый человек.
Окраины старых городов.
Пьяные ночи, плач вдов,
Районы облазят, колются,
Кладбище, безработица.
В цене кулак и алкоголь
И всем плевать раввин ты или гой,
Старики тут выжить пытаются,
И в дождь протекает рабица,
И разница между оптом и в розницу
Лишь в качестве и сломанной переносице.
Окраины старых городов
Умирают когда город сдох,
И становятся просто станцией
Между столицей и гангстером,
И полиция со списком лиц
Мешающих превратить криг в блиц.
Мне весело, что все деньги чистые,
И что никто не замечает выстрелов.
Мне проще со зверьем — искренней,
Чем тут меряться письками.
Я, вероятно, создана пить и плакать,
Буквы писать в неправильные слова.
Вот моя кожура, вот живая мякоть —
В сущности — не основа для колдовства.
Вот потому и чары — слабее ниток —
Не привязать себе, не проклясть к чертям.
Я могу лишь смотреть из немых открыток,
Книг и газет, зеркал и оконных рам.
Только молчать — куда там звереть и драться —
Истины мира в крошево разнося.
Надо суметь запомнить, как ты смеялся,
Раз остальное больше любить нельзя.
Раз никуда не деться и этот выбор
Сделан не в пользу прошлых нелепых нас.
Значит настало время сказать спасибо
И отпуститься в самый последний раз.
Чары с тебя спадают — того гляди
Небо сгустится враз и начнется суд.
Я по тебе тоскую. В моей груди
Боль как костер, на котором меня сожгут.
Не опоить тебя, не пробраться в сон,
не поделить с тобой на исходе дня
Выдох, переходящий в бессильный стон,
Выдох, внезапно ставший струей огня.
Нет у меня волшебной дурман-травы,
Ты, тишина, да клеточки на рубашке.
Эта любовь как проволочные швы
Через меня проходит суровой стяжкой.
Держит как позвоночник, звенит как медь,
Делает мир безумнее, но светлее.
Я бы хотела рядом окаменеть,
Если перелюбить тебя не сумею.
Ты стройка. Памятник или
площадь,
Книга, залистанная до дыр.
Кожа и голос, душа на ощупь —
Век коммунальных квартир.
По чувствам, сомненьям
и шатким нервам
Смело пройдусь сапогом
из кирзы.
Перекрестившись, я стану первым
Прорабом каждой твоей слезы.
Нужно свести наконец же
грешную
Ошибку юности на плече.
Иначе однажды окажешься
трещиной
На моём единственном кирпиче.
Если б не вы, то давно бы уже
свихнулась.
Я бы себя изгрызла до самой
жилы.
Я бы без вас даже воздухом
захлебнулась,
И довела бы себя до любой
могилы.
Пусть говорят о теориях
одиночества,
Что разговоры с предметами —
патология.
Мы с ними вместе —
произведенье зодчества,
Две ипостаси в системе, зверином
логове.
Ложкой лёгкие жадно сжирает
стыд,
Бабочки из живота прилетают
в голову,
Ноша на шею повешена и висит.
Только одно спасает, спасает
здорово.
Если б не вы, то я бы уже спилась,
Это, наверно, не просто стихи —
стихии!
Я для того их когда-то писать
принялась,
Чтоб беспредельно и чисто
любить чужие.