Как Бог рождается в изгибах
Асимметричного лица,
И разговорчивая рыба
Поэтов ловит на живца,
Как убегая из Содома
На дочерей взирает Лот,
Как линии моей ладони
На перекрестье держат лоб,
Как лодка дремлет на безводье,
Не помня вёсел и гребцов,
И улыбается поводьям
Твоё красивое лицо,
Так баюны твоих историй
Всё ходят по цепи кругом,
И утопает в мёртвом море
Животрепещущий Содом.
Где-то в душе ты плюща ощущал кровоток.
Между свечей, еле слышно дрожала межа.
Словно комар, ты по капле берёзовый сок
Начисто выпил и к дому назад побежал.
В нём муравейник, которому обувь мала,
И не страшна твоя ветка, ворошь не ворошь,
В нём ты услышишь, как капает в темя смола
И по ладоням бежит муравьиная дрожь.
Будто и не было этой травы под ногой,
И до забора полста твоих детских шагов.
Будто ты всё ещё там. Или кто-то другой
Вместо тебя, под плющом ворошит муравьёв.
вот смотрите все, это ключи от Чи,
никуда не вставляются, принцип работы — тайна.
кнопка «выключить чи» и кнопка «чи замолчи»,
а здесь у нее «прости меня, я случайно».
Чи отличный пилот, лучше всех летает во сне,
быстро считает в уме и плохо читает вслух.
до сих пор бывает, что Чи поедает снег,
на балконе охотится утром на белых мух.
так вот, Чи приоткрыла цветной футляр…
«вот возьми, но храни, они у меня одни»
у меня на руках тот единственный экземпляр,
очевидно, его кто-то попросту обронил.
ничего не работает, никак не могу включить,
жму на все кнопки, только руками разводят врачи,
вот машину или дверной замок еще может быть…
а это что или кто, и поди пойми как чинить.
за последние дни осмелел непуганый снег,
я пишу объявления, никто пока не звонил.
у меня в кладовке сломанный человек
иногда говорящий шепотом «извини…»
Поэт поэту — друг, товарищ и враг.
Поэт — он не просто хомо, не лупу съест.
А некогда был ты лучшим в моих мирах,
а я рассекала первой — твоих окрест.
А некогда ты без стука врывался в ритм,
в метафору, метонимию и гротеск.
А некогда я входила в тебя, как в Рим,
сбивая, что палкою галочек, поэтесск —
(сидят на издревоточенных в пыль ветвях,
не видят, где им упасть, подстелить чего,
и сами подстелют себя под себя же — бах!) —
такое вот в нашей рощице истецтво.
А я не в ответчиках, я не в лесу уже,
уже не на пальме, прозрела, эволюци-
онировала, как цыпленок от Фаберже,
и вижу, где правда, текучая, будто ци.
Пронзит меня насквозь и далее понесет
идею о том, что ты более мне не Рим.
А все потому, что мое непростое всё,
и даже на капельку сердше, чем сердце, — Крым.
А там, где не ведаешь ты, как любить его,
а там, где не чувствуешь ты, как его любить,
какой из тебя император? Карманный вор.
Замыленный амфибратор. Всё просит пить,
и кушать — глазами и гильзами, — лишаём
пытается впалзывать к нам, векорукий Вий…
Но утренним светом очищенный окоём
уже не вмещает всех точек с периферий.
Уже не вмещаешься. Так отползи за бан
аккаунта, не окисляйся на нём, как медь.
Поэте поэтови — антропофагурман.
Поэт поэту — друг, товарищ и смерть.
Мое стихосложение, если честно, то бестолково,
Но как истинный эгоист, наплевав на мнения,
Вдохновленная творчеством Верочки Полозковой
Продолжаю бумагу мучить до одуренья.
Ведь она не краснеет, в отличии от меня,
Не пускает слезу, дыхание не сбивает.
Мои мысли порой несутся быстрей коня,
И мне кажется, это меня когда нибудь доканает.
Моя муза — суровая баба, но я не ропщу.
Это дьявольское проклятье и счастье сразу.
Ну скажите, какой нормальный проснется ночью,
Чтоб писать? Это редкостная зараза.
А бумага не знает ни совести, ни стыда,
Ни морали, ни сострадания и ни боли.
Но не я, и поэтому результат моего труда
Никогда не выходит в свет, как трусливый кролик.
Я не трушу, я просто боюсь не поймут,
А точнее я не боюсь, а прекрасно знаю.
Мама сразу берется за сердце, мол что за жуть?
И откуда такой негатив, ты ж совсем молодая?
Не поймут, что за каждый, ничтожный слог
Я плачу сединой в висках и отрывком сердца.
Каждый стих, он как маленький эпилог,
Порождение страшного потрясения.
мысль изреченная — есть ложка,
которой можно зачерпнуть
из чаши истины немножко,
в чём соль распробовать и суть
мысль изреченная — есть вилка,
которой можно подцепить
частицы сытности великой —
и дать кому-то есть, как пить
а мысль сокрытая — есть банка,
что ждёт консервного ножа
или пожизненного бана,
откупорить — легко, но жаль
когда сижу за работой
у компьютера,
а собака лежит на коленях —
иногда не глядя поднимаю ее под передние лапы, прижимаю к себе,
говорю ей: Дура ты, дура.
а сейчас, не отрывая глаз от экрана, — машинально снова поднял ее,
прижал,
говорю ей: Дура ты, дура, —
потом посмотрел:
а на уровне лица ее хвост и попа (видимо, лежала наоборот),
и ведь даже не пикнет.
Висит вниз головой.
вот так и нас бог поднимет
непонятно за что
Я называю свою течную суку — то мальчиком, то котенком,
наверное, ей неприятно, но это уже неважно:
ей будет одиннадцать лет, а мне будет — 48,
когда я останусь жить, а собака умрет (однажды).
Но пока ты еще жива и у тебя — первая в жизни течка,
я хожу за тобой с белой наволочкой — и везде, где успел, подстилаю.
А между прочим, собачья кровь —
сначала мелкая, будто сечка,
а потом — виноград раздавленный, темно-красная и густая.
… К слову сказать, этот ужас мужчины перед
женской регулой, слабостью — и всеми кровными их делами
очень забавно выглядит: я ношу ее, суку бедную,
словно подбитого лебедя, под Аустерлицем раненного …
А она свесив голову, смотрит мне на ботинки,
лживая, глупая, черная и почему-то сама растерянная.
— Ну что, — говорю, — котенок? долго манипулировать
собираешься? пачкать мне джинсы уличные, пятнать мне стихотворение —
этой своей идиотской железной жертвенной кровью? —
Собака вздыхает тяжко и я уже — капитулировал.
Потому что я сам считаю
ее — своей последней любовью.
Ну а последняя любовь — она ведь всегда такая.
Однажды она спала (трех месяцев с чем-то от роду)
и вдруг завыла, затявкала, как будто бы догоняя
небесного сенбернара, огромного, будто облако.
А я подумал, что вот — рассыпется в пыль собачка,
но никогда не сможет мне рассказать, какая
была у них там, в небесах, — веселая быстрая скачка
и чего она так завыла, в небесах его догоняя.
Но всё, что человек бормочет, видит во снах, поёт —
всё он потом пересказывает — в словах, принятых к употреблению.
Так средневековой монахине являлся слепящий Тот
в средневековой рубашке, а не голенький, как растение.
Поэтому утром — сегодня — выпал твой первый снег,
и я сказал тебе: Мальчик, пойдем погуляем.
Но мальчику больно смотреть на весь этот белый свет.
И ты побежала за мной. Черная, как запятая.
— Вообще-то я зову ее Чуней, но по пачпорту она — Жозефина
(родители ее — Лайма Даксхунд и Тауро Браун из Зеленого Города),
поэтому я часто ей говорю: Жозефина Тауровна,
зачем ты нассала в прихожей, и как это всё называется?
… Если честно, все смерти, чужие болезни, проводы
меня уже сильно достали — я чувствую себя исчервлённым.
Поэтому я собираюсь жить с Жозефиной Тауровной, с Чуней Петровной
в зеленом заснеженном городе, медленном как снеготаянье.
А когда настоящая смерть, как ветер, за ней придет,
и на большую просушку возьмет — как маленькую игрушку:
глупое тельце её, прохладные длинные уши,
трусливое сердце и голый горячий живот —
тогда — я лягу спать (впервые не с тобой)
и вдруг приснится мне: пустынная дорога,
собачий лай и одинокий вой —
и хитрая большая морда бога,
как сенбернар, склонится надо мной.
Родилась в 1958 году. Живет в Челябинске. Издатель, культуртрегер, автор и организатор социокультурных проектов («Читательские марафоны», «История в лицах», «Я живу на Урале», «Современная поэзия. Современный человек» и другие), соавтор проекта «ГУЛ» (совместно с Виталием Кальпиди). Участник и член жюри фестиваля «Компрос » в 2014 году.
При создании антологии «ГУЛ», определила ее задачи следующим образом: создание реального поэтического кластера на Урале вообще и в Челябинской области в частности. Реальный поэтический кластер — это осознание обществом того, что а) поэзия существует вообще, и уральская — в частности; б) эту поэзию нужно/можно читать; в) поэтические книги нужно/можно покупать. В рамках работы над данной антологией, были напечатаны более трех десятков уральских авторов.
«Издательство Марины Волковой» занимается выпуском художественной литературы и пропагандой чтения с 2006 года. Благодаря работе издательства были отобраны и изданы произведения более 30 современных детских и взрослых писателей из девяти стран мира.
За 7 лет работы было проведено более 500 встреч с писателями, более 80 000 тысяч читателей из России и Белоруссии успели познакомиться с писателями Южного Урала во время реализации проекта по продвижению чтения «Читательские марафоны». Проект активно развивается и успешно реализуется по сей день.
Чебурашка однажды поймёт, что тоже умеет стареть.
Это окажется очень страшно, даже страшнее чем
через океан в апельсиновом ящике тогда давно,
страшнее чем одиночество. Впрочем, старость это тоже оно.
Чебурашка перебирает в памяти детские имена
Единственное занятие в пустом и промозглом Доме Друзей.
Или читает словарь. Там на букву «т» теперь тишина.
И ему кажется, что нет ничего страшней.
Чебурашка однажды умрёт. Нет… Наверное, нет.
Просто уедет домой,в пустом апельсиновом ящике,
на тот свет.
Всё снится дом на берегу реки.
В широких окнах — зелено и сине.
Там в комнатах такие уголки,
Где новостей не слышали в помине.
Там всё — всегда. Комоды и фарфор,
Сквозняк, и кружева, и звон в буфете
От дальних поездов. И я, как вор,
Ступающий по трещинкам в паркете,
Присматриваю лакомый кусок
От этого затерянного рая,
Где ягоды пускают сладкий сок,
На синем блюде красками играя.
Снаружи вьется дикий виноград,
На пестрых половицах солнце млеет,
Хрустальный шарик в тысячу карат
Из-под духов в руке моей теплеет.
Но, ничего не взяв, тот дом во сне
Я покидаю, мой уход не слышен.
Из всех сокровищ остается мне
Лишь запах. Старых книг и свежих вишен.
Программный директор фестиваля «Компрос» поэт Павел Чечёткин, выступая на открытии и закрытии события, говорил о том, что фестиваль, хоть и проходит всего во второй раз, кажется вечным и непрерывным: во-первых, поэтические чтения «Биармия», ставшие отправной точкой фестиваля и плавно вошедшие в его современную программу, проводятся уже с 2010 года, а во-вторых, «Компрос» проходит в два этапа — летний и зимний. Летом на традиционном «Корабле поэтов» во время теплоходной прогулки по Каме проходит отборочный тур, зимой — заключительный.