Роман Гонза (СПб)

…

Она смеялась наизнанку
и постигала бесконечность
юдоли вечного сиянья,
что выжигало ум и сердце,
и не участвуя в спектакле,
всегда оказывалась в центре
объектом нестерпимой страсти
толпы блаживших и блаженных.

И своды храмов православных,
и небосвод лесных ашрамов,
и мшистый быт, и технорейвы
в калейдоскопе дней метельных
сменялись, а она смеялась –
сам бог крутил те карусели,
и от падений сотни шрамов
остались, но их нет на теле.

Моя безумная Цирцея,
катай же бусинку по сцене –
орда мужей сопит свинея
и брызжет на манжеты семя, –
нас отделяют сто дней лета
от первой встречи до конечной,
почти семь сотен километров
и исковерканная вечность.

Вот с Петроградки на Таганку
мчит поезд – пару дней развеять, –
и вещи собраны в охапку,
и в чудеса есть силы верить,
а я стою на полустанке
мрачнее Северной Кореи,
смотрю, как свет купе тускнеет
в пространстве, где редеют ели.

Позволь из памяти мне сгинуть,
сойти с путей, покинуть местность
и с упоением постигнуть
юдоли скорбной бесконечность.

[Юдоли скорбной бесконечность]