kbanda.ru: Большое Путешествие в огромную страну
(…) На поэтический фестиваль «Компрос» в Перми я попала чередою приятных совпадений. Хорошо, когда приезжающие в Крым творческие люди изо всех городов и весей, имея жажду реализации среди крымчан, первым делом находят именно тебя. В результате ли «Видеомоста» или взмаха сияющей ваджры Кришны, но вот так пообщаешься с кем-то в Крыму – и окажешься где-нибудь в Иркутске. Или в Перми. Такая встреча – с пермским поэтом, бардом и организатором культурного процесса в своем городе Максимом Воробьём была первой приятной случайностью. Вторая – совпадение «Компроса» с моим пребыванием в Москве – через пять дней. Грех не поехать, тем более что принимающая сторона приглашает как официального представителя Республики Крым.
Урал. Кама во льду.
Пермь – город огромный. По утверждению его жителей, третий по величине в России. Город стоит на реке Каме – «Каме крылатой», как сказал о ней поэт, речь о котором впереди. Нам этот город, увы, более всего известен по сериалу «Реальные пацаны» – а значит, неизвестен вообще. А город славен многим и многим. И своей древней историей, в том числе разных народностей, населяющих этот край: коми-пермяков, вогулов и др. И своими металлургическими заводами. И, как и весь Урал, «каменным промыслом». Камнем Перми считается селенит – его добыча в промышленных масштабах рождает культуру этого красивейшего из видов гипса – волокнистого гипса, из которого создаются многочисленные изделия: вазы, статуэтки, люстры – и конечно же, сувениры для туристов. Славится своими тонкими произведениями искусства знаменитая «Селенитовая комната».
Вторая тема для сувениров отправляет нас в историю первых веков нашей эры. Это знаменитый «пермский звериный стиль» – шаманские изображения, культовое литье, художественная бронзовая металлопластика III-VII в. н.э. Распространен был от северо-восточного Урала до западной Сибири и являл собой антропозооморфные изображения, означающие принадлежность к группе племен, племени или роду. А также богов и духов, о которых сейчас очень мало известно, т.к. их культы быстро были вытеснены христианством. Подробнее можно прочесть в литературе, а будучи в Перми, нельзя пройти мимо изделий: амулетов, подвесок, брошей, магнитов – сделанных «под звериный стиль», и не увезти с собой «человека-лося» или «трехголовую птицу счастья».
Нельзя не вспомнить и о Пермском геологическом периоде – единственном среди таковых, названных топонимом, находящимся на территории России. Автор наименования, исследователь Р. И Мурчисон пишет, что название происходит «от древнего царства Биармии, или Пермии». Об этом царстве можно прочесть и такое: «Северная страна Биармия или Бьярмалэнд упоминается в исландских сагах, описывающих события X-XI веков. В нескольких текстах рассказывается о походах скандинавских дружин в Биармию, страну богатую мехами и серебром, украшающим деревянных идолов биармийских богов.
Пермский Музей Древностей. Эстемменозух и премские ящеры.
Точная локализация этой территории по данным саг вряд ли возможна. Все сходятся только в том, что Биармия викингов связана с северными районами России. Но помимо научного решения вопроса сложилась традиция, отождествившая Биармию с древней языческой Пермью». Но вот как раз о Биармии мне в Перми слышать как-то не довелось – потом уже сама изыскивала в сети. А вот о Пермском периоде и связанных с ним знаменитых Очёрских раскопках известного палеонтолога Петра Чудинова, в результате которых была открыта крупнейшая страница в палеозойском периоде истории животного мира, – и говорили, и книги дарили, и в музее показывали. Славен Пермский Музей древностей! И скелетами всех раскопанных пермских ящеров (в частности, «главного ящера всея Перми» – эстемменозуха), и скелетом мамонта с «неоновыми бивнями» (особенность подсветки зала), и множеством других остовов страшных чудовищ вроде тарбозавра. И всякой интересной «мелочью» вроде летающих ящеров размером с бабочку, которые, видимо, «порхали» в свое время в не меньших, чем бабочки, количествах. И прочими «вкусностями» для интересующихся палеонтологией. И неординарным взглядом на это всё поэтов. В частности, творческой акцией «Красавицы и чудовища»: семь прекрасных пермских поэтесс выбрали себе каждая по чудовищу (скелету в музее) и читали ему свои стихи, высказывали все, что думают о нем, как о представителе противоположного пола. И склоняли свои головы завры перед женственностью и талантом, как легендарные драконы перед святыми принцессами…
Фестиваль «Компрос». «Красавицы и чудовища»
Не меньшее чудо – пермская деревянная скульптура. Культовая скульптура, – яркое явление в русском искусстве. Наравне с иконами она входила в ансамбли церквей и часовен. Чаще всего – именно в отдаленных районах России, где православие поглощало прежние культы, вмещало в себя древние обычаи и не было столь строго по отношению к канону, в том числе художественному. В частности, к обязательной плоскостности святых изображений. Первые дошедшие до нас памятники датируются XIV-XV вв., расцвет пришелся на XXII-XVIII вв., когда древняя скульптура приобретает черты барокко и других развивающихся в России художественных стилей. Первое, что бросается в глаза в скульптурах знаменитого собрания – это совершенно восточные, монголоидные и кавказоидные, черты Христов и святых. Особенно поразительно самое большое распятие. На кресте распят Тамерлан или Чингисхан. Отойти невозможно, пока не поймешь, что каких людей видели вокруг себя художники-резчики, такими и представляли себе Бога и святых. Если вспомнить некогда виденные африканские открытки, на которых Христос – негр, все становится ясно. Дальше всех в этом пошел создатель «Хроник Нарнии» К. С. Льюис, у которого Христос – вообще лев. Яснее ясного, что Бог – такой, как тебе понятнее и сердцу ближе. А еще появляется сильнейшее ощущение, что Бог – это человек. С которым хочется просто поговорить. Такое впечатление производят самый распространенный вид деревянных скульптур – «Христос в темнице», особенно одна из них, самая трогательная, где Иисус похож на измученного отощавшего бродягу… Вообще вся пермская деревянная скульптура производит впечатление живых людей. Даже совсем древняя, примитивно-схематичная, даже барочная, с вычурностями. Все равно сердце остается с этими людьми.
Пермская деревянная скульптура. Христос-Чингисхан.
О городе можно рассказывать долго. Можно вспомнить еще музей деревянного зодчества («без единого гвоздя») – Хохловку, прогулки по лесу (тайга с огромными елями и кедрами), выходные с друзьями в домике за городом, в программу которых входила русская баня (надо мной сей эксперимент производился впервые – и очень понравился). Знакомство с «настоящим домовым». Беседу с геологом и поэтом Андреем Мансветовым на темы уральской минералогии. Рассказы о том, что в город совершенно спокойно заходят лоси, чтобы подышать бензином (есть у них такая потребность), ходят по улицам, и местные жители уже на это и не реагируют. И другие особенности и интересности. Дикий (по моим южным представлениям) холод и снегопад. «Северный менталитет» – с питием водки «как кофе» (греться надо!) и бесконечного иван-чая (кипрей, волшебная трава от всех болезней), суровыми серьезными выражениями лиц и некоторой «притуплённостью» в восприятии и самовыражении пермяков. Впрочем, о менталитете – отдельно, там же, где об особенностях уральской литературы, ибо это – «два в одном». А сейчас – о фестивале.
«Компрос» – это Комсомольский проспект, главная «прогулочная» улица города. Почему так назван литературный фестиваль, ни в каких анналах не значится. Наверно, потому, что это классно. Проходил он в рамках Года Литературы при поддержке Министерства Культуры Пермского края.
Программа удивляла и своей нестандартностью, и умением организаторов уделить внимание всем. На фестиваль съехались поэты со всего Урала и прилегающих областей (Екатеринбург, Челябинск, Нижний Тагил, Соликамск, Ижевск и др.). Были гости из Москвы: известный поэт, ведущий знаменитой телепрограммы «Поэтический минимум» Дмитрий Воденников и звезда многих фестивалей и квартирников (в том числе и крымских) Умка (Анна Герасимова) со своей группой и двумя концертами – акустическим и электрическим. Не смогла приехать приглашенная к участию Марина Кудимова – поэт, публицист, лауреат многочисленных премий, человек, много сделавший для уральской литературы.
Открылся фестиваль, как и полагается, пресс-конференцией с организаторами, представлением гостей. После нее нам представил свой спектакль молодежный поэтический театр из Ижевска LesPartisans. Действо называлось «Пощечина общественному вкусу», и ожидалось, что он будет по стихам Маяковского и футуристов. Так все и начиналось. Но как-то легко перешло в поэзию XX века, а затем и в современную, в том числе стихи ныне живущих поэтов, известных многим из нас. Да, их подбирали «в духе футуризма» и «пощечинности вкусам» (каковая выражается в искренности, чувствительности, сердечности в противовес лицемерию «светского общества»), и этот подбор был настолько органичен, что если бы на экране над сценой не шли титры с именами и датами жизни представляемых поэтов, можно было бы и не осознать, что перед твоими глазами прошел век. Да, человек за век не изменился. «Общество» и его «вкусы» тоже. А играли ребята замечательно. Очень жалею, что по занятости своим посильным участием в фестивале пропустила их второй спектакль – «БРО» – по творчеству Иосифа Бродского.
Да, сложновато бывает на том фестивале, где несколько площадок работают одновременно, и невозможно увидеть все, чтобы обо всем составить представление. Ибо и самому поработать надо. Моя работа началась на следующий день – а его ознаменовал собой «Литературный трамвай». Автором, организатором и ведущим этой флеш-моба был уже названный пермский поэт и бард Максим Воробей. Трамвай ехал по своему обычному маршруту – через весь город и обратно – и был в этот день бесплатным для желающих в нем прокатиться. Было любопытно наблюдать за людьми на остановках, слегка подоглушёнными объявлениями о «литературности» привычного транспорта. За их разными реакциями. Кто радостно в трамвай входил и подключался к участию. А кто не входил, почему-то испуганный, кого-то и «халявой» было не заманить в непривычное и непредвиденное. Публику развлекали и развивали викторины на литературные темы: о зиме, о трамваях в произведениях мировой классики, о Перми и ее истории. Перемежались они чтениями поэтов. Моим почетным правом было читать первой. Поскольку зима, и я уже успела промерзнуть, и даже сменить свой «южный рыбий мех»» на лучшее, местное утепление (отчего выглядела как истинная «реальная пацанка»), первым, что захотелось сделать – всех согреть. То есть читать стихи о лете, Крыме, море и солнце. И не прогадала. На душу это легло всем. Затем читали поэты Урала. Настало время назвать тех, кто особенно запомнился своим творчеством: Павел Чечеткин (Пермь) – лауреат престижных премий и просто очень человечный поэт; Александр Вавилов (Екатеринбург) – молодой яркий поэт с выраженным «слэмовым началом» в сочетании с неслэмовой утонченностью; Александр Корамыслов (Воткинск) – единственный из участников фестиваля, порадовавший мастерством словотворчества и создания неологизмов (что сейчас становится редким явлением); Марат Багаутдинов (Ижевск) и Алексей Евстратов (Пермь), с которыми доводилось общаться прежде на Форуме молодых писателей в Липках; Янис Грантц (Челябинск) – блестящий мастер смыслов; уже названный Андрей Мансветов и другие. И, конечно же, очаровательные и талантливые Хозяйки (нет, не Медной Горы, а уральской поэзии!): Ярослава Широкова, Александра Шиляева, Ольга Роленгоф, Арина Шульгина, Юлия Балабанова и другие – те самые красавицы, которые покорили своим талантом древних чудовищ.
Нет ничего веселее Литературного трамвая! Наблюдать за поэтами, мужественно и женственно читающими стихи, при этом стараясь не упасть от качки, хватаясь за поручни, опираясь всеми местами своего тела в стены, спинки сидений и руки «поддерживающих поэзию». А стихи все равно звучат. И начинаешь понимать, в чем отличие значений слов «весело» и «смешно». Потому что серьезно все. Но – весело. И людям, рискнувшим проехаться с поэтами – хорошо: взрослым и детям, бабушкам и дедушкам. Вспомнился наш евпаторийский «Трамвайчик», в котором не так сурово и холодно, но так же душевно.
Затем после небольшого перерыва был мой творческий вечер. Конечно же, не без разговоров о теме и проблеме Крыма. Меня поддержал участвующий посредством скайпа в беседе Михаил Митько.
Фестиваль «Компрос». Литературный трамвай.
Тогда мне впервые и открылось, что «тема и проблема Крыма» от Урала довольно-таки далека. Не удивительно. Самодостаточный в материальном и культурном отношении край, имеющий свои реалии, важные и значимые для них ничуть не меньше, чем наши для нас, свои проблемы, излюбленные темы, «болевые точки». Край суровых тружеников (в отличие от крымчан, живущих туризмом и сферой услуг) со своими особенностями характера и уклада. Вопросы были, но, в основном, касающиеся литературы: есть ли в Крыму издательства, покупаются ли у нас книги поэтов, как отразились крымские события на нашей поэзии. Рассказала о том, о чем неоднократно писала в своих статьях как об основной особенности нынешней литературы Крыма: «островная концентрация» поэтического начала из-за сложностей выхода во внешний мир, «накопительный период», когда в Крыму зреет нечто новое, переход на новый уровень «крымского текста» и переосмысление «крымскости». Можно сказать, что Крым – еще никакая не Россия, а «тупо Крым», и Россией ему еще предстоит стать. Еще предстоит донести себя до осознания Уралом, Сибирью, Дальним Востоком, культурными столицами и так далее. Говорю сейчас о литературе, хотя мне кажется, что данную мысль можно отнести ко многому. Конечно же, говорили о «Видеомосте», идея которого натолкнулась на кажущуюся непробиваемой самодостаточность уральской поэзии. Ей вполне хорошо в самой себе. У нее огромное число стимулов к развитию, к осознанию значимым самого бытия поэтом. В том числе и существенная краевая официальная и меценатская поддержка, крупные премии, гонорары поэтам в журналах. Крыму до этого всего ещё расти. У нас сам менталитет русского поэта другой. Это неформал, не имевший ни премий, ни грантов в Украине и не нарастивший в своей психике чувства «подержанности». Зато нарастивший другие личностные качества: неформал, гордящийся этим, вечный борец, не без чувства сиротства, но с сопутствующим ему чувством крайней самостоятельности (рассчитываю только на себя) и обострённой свободы. Окажемся ли мы сочетаемыми с поэтами Урала в «Видеомосте» или как-то ещё – покажет время.
Вслед за мною выступал Дмитрий Воденников. Увы, в связи с дальнейшими перебежками и подготовками, не удалось вслушаться в его лекцию полностью. Однако осталось ощущение его самого – на фоне «суровых уральских мужиков» – немного странным здесь рыцарем из староанглийской легенды, сэром Галахадом.
Далее был «Овальный стол» – обсуждение издательских проблем. Издатели и критики собрались отдельно от поэтов, у которых в то же самое время проходил слэм. Обсуждались вопросы коммерчески успешной литературы и критики, той, которой «стоит заниматься». Павел Чечёткин произнес страстную речь о том, почему в некоем другом месте сейчас находится «куча поэтов», но издатели не идут на них смотреть и не интересуются ими. На что издатели прямо ответили, мол, замечательно, что здесь нет ни одного поэта! Что они никому не нужны, что вообще человек, издающийся за свой счет, – это графоман. В общем, впечатление сложилось у меня такое, что я попала в некую другую планетарную систему, по орбитам которой вращаются Донцовы и иже с ними, и не смог бы вращаться, к примеру, булгаковский Мастер. Ибо такие «не нужны никому».
Со слэмом тоже не очень повезло. Во-первых, я слишком привыкла к другого типа слэмам на украинских фестивалях. Когда сцена дрожит от самовыражения выступающего, когда человек буквально выворачивает душу… Здесь, по моим ощущениям, был не слэм, а чтеньица. Потом уже мне стало ясно, что такова особенность уральской поэзии – общая суровость, основательность, устойчивость не располагает к яростному самовыражению, сценичности, эмоциональности – по принципу «зачем скале трястить?» Север и юг – как они различны меж собой! И как на самом деле друг к другу притягиваются! Самым странным в этом слэме для меня было то, что голосовала не публика (как обычно принято в этом виде стихоборья, – именно её нужно «завести» выступающему), а случайно выбранное жюри. Которое ставило неоправданно низкие оценки лучшим и явно подыгрывало «своим», нередко – графоманчикам. Это вызвало возмущение зала, но не поколебало принятых решений. Порадовало, что несмотря ни на что, победила очень достойный поэт – Александра Шиляева.
Следующий день – «Парад презентаций». Начался он с большой презентации книги челябинского поэта Виталия Кальпиди. Другим поэтам было выделено значительно меньше времени. В их числе – философу Наби Балаеву, автору глубоких книг о сущности поэзии, которому было особенно сложно уложить в пять минут свою лекцию. Но краткость – сестра таланта. Короткие презентации иной раз выглядели блистательно. Как остро отточенные стилеты. Больше всего меня затронула книга Ольги Роленгоф «Время варваров», а может быть, созданный поэтессой образ. Мне пришлось проявить чудеса емкости, успев за пять минут представить «Видеомост», журнал «Брега Тавриды», две своих книги, прочитать стихотворение и в очередной раз рассказать, «как я тут у вас замерзла». В таких вещах главное – не философствовать.
А затем была «Биармия». Это самое знаковое и знаменитое действо фестиваля «Компрос». Большие поэтические чтения. Всех участников, гостей и самых лучших поэтов. Авторы вызывали на сцену друг друга сами, посредством вынимаемых из мистической шляпы листочков с именами. Среди листочков попадались и такие «вызываемые», как Осип Мандельштам, к примеру. Ведущая добавляла: «Как жаль, что он не смог прийти». Действительно жаль. Ведь это один из тех поэтов, душу и творчество которого принял в себя Урал и его культура. Поэты читали разное и по-разному. Но, в основном, «скалисто» – то есть, без эмоций и движений. Я уже привыкла к своему восприятию уральской поэзии как «мужской»: с очень сильным мужским началом – и в поэтических смыслах, и в литературном движении. Странно сравнивать с Крымом, где совершенно однозначно во многих творческих начинаниях, поэтических группах и нередко даже в создании смыслов «рулят» девушки и женщины. Наша культура, за малым исключением, женская как таковая. Опять же, север и юг, Ян и Инь теперь уже общей России. Впрочем, и энергии Ян в Крыму достаточно, иначе он не справлялся бы так мужественно со своими проблемами и «весельем», – да вот только в литературе его немного недостает. Я в «Биармии» читала свою «Каменную поэму» – о минералах и геологии. А что еще было бы столь же органично Уралу?
Фестиваль «Компрос». Театр les Partisans. «Пощечина общественному вкусу»
Завершился фестиваль театральной постановкой «Щегол» на стихи Осипа Мандельштама и уральских поэтов в сопровождении органно-джазовой музыки.
Не могу не продолжить об Уральской поэзии. Главными кумирами оной, молодыми классиками, людьми, «сломавшими мозг всему Уралу», считаются два поэта: Борис Рыжий и Арсений Бессонов. Оба уже ушли из жизни, ушли молодыми. И совсем недавно – в первые годы нынешнего века. Оставив потрясающий след не только в литературе своего края, но и в современной русской поэзии в целом. И у нас их знают и читали (хоть и, как всегда, немногие). Их стихи и песни на их слова во время фестивального и околофестивального общения мне довелось слышать неоднократно. И они успели мне полюбиться. Одно из стихотворений Бориса Рыжего, самое «культовое», квинтессенция поэзии и самой сути Урала – станет лучшим завершением настоящего обзора.
***
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, –
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная –
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился – доселе не верится –
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное – это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда –
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. «Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся».
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
Остается лишь добавить, что, кроме москвичей и уральцев всех мастей, по пути следования мне довелось пообщаться с представителями разных народов великой страны: чеченцем, хакасами, эвенком, монголами… Осознание огромности России пришло. Ее многоликости, полиэтничности, поликультурности, разнообразия менталитетов, человеческих личностей и судеб. Единства всего этого. Душевности и сердечности людей. Чеченца очень удивил сам факт того, что «дэвушька» путешествует одна, не боится, «смэлый», и как ее вообще отпускает муж, не ревнует ли он? Этот человек поведал мне, каким в его представлении должен быть мужчина, что такое ответственность за свою семью. Хакасы рассказали, что любят отдыхать в Крыму, а в Хакассии в этом году отдыхало много крымчан. Долго описывали красоту своего края и даже номер телефона оставили, чтоб и я приехала. Может быть, именно это загадочное место и станет следующим этапом моего странного странничества… Как знать?