Тут поутру такая тишина,
Как будто только что закончилась война.
И мы выходим, двое из живых,
Качаясь от ранений ножевых.
Ты тянешься рукой к моей руке –
И я молчу на том же языке.
Мой ненаглядный, мой любимый враг,
Зачем всё так?..
Мое стихосложение, если честно, то бестолково,
Но как истинный эгоист, наплевав на мнения,
Вдохновленная творчеством Верочки Полозковой
Продолжаю бумагу мучить до одуренья.
Ведь она не краснеет, в отличии от меня,
Не пускает слезу, дыхание не сбивает.
Мои мысли порой несутся быстрей коня,
И мне кажется, это меня когда нибудь доканает.
Моя муза — суровая баба, но я не ропщу.
Это дьявольское проклятье и счастье сразу.
Ну скажите, какой нормальный проснется ночью,
Чтоб писать? Это редкостная зараза.
А бумага не знает ни совести, ни стыда,
Ни морали, ни сострадания и ни боли.
Но не я, и поэтому результат моего труда
Никогда не выходит в свет, как трусливый кролик.
Я не трушу, я просто боюсь не поймут,
А точнее я не боюсь, а прекрасно знаю.
Мама сразу берется за сердце, мол что за жуть?
И откуда такой негатив, ты ж совсем молодая?
Не поймут, что за каждый, ничтожный слог
Я плачу сединой в висках и отрывком сердца.
Каждый стих, он как маленький эпилог,
Порождение страшного потрясения.