Тут поутру такая тишина,
Как будто только что закончилась война.
И мы выходим, двое из живых,
Качаясь от ранений ножевых.
Ты тянешься рукой к моей руке –
И я молчу на том же языке.
Мой ненаглядный, мой любимый враг,
Зачем всё так?..
Дождь пролился. Улицы запружены.
Черный галеон плывет по Каме.
У меня сегодня обнаружили
опухоль, кишащую стихами.
Написали что-то в заключении,
говорили тихо на латыни.
«Ты не бойся, ты не исключение
и не… Ты не… Ты не… И ни… И ни…»
А потом спросили полушепотом:
«Помнишь, был поэт один, такой-то?»
«Помню, что болел он. Ну и что потом?»
«Ничего. Не встал с больничной койки.
Все нормально шло. Простая операция.
Пульс был в норме. Он пришел в сознанье.
И никто уже не волновался, но
вдруг пошли стихи его гортанью.
Мы пытались, как могли, но не было
средства остановки этой жути…
Понимаешь? Как бы ты не требовал —
знай, что мы лечить тебя не будем».
Дождь пролился. Улицы запружены.
Словоточит опухоль стихами.
Необъятный, но обезоруженный
черный галеон плывет по Каме.