Тут поутру такая тишина,
Как будто только что закончилась война.
И мы выходим, двое из живых,
Качаясь от ранений ножевых.
Ты тянешься рукой к моей руке –
И я молчу на том же языке.
Мой ненаглядный, мой любимый враг,
Зачем всё так?..
Поёт труба в военном городке.
Динамик возле станции рыдает.
Наряд купает лошадей в реке.
Блестят их крупы. Уши западают.
Казармы на высоком берегу
Врастают в землю прочно, год от года.
Горячий ветер лижет Селенгу.
Кирпич алеет в мареве восхода.
Песок и ветер хлещут по глазам,
Но со слезой яснее вспомнишь: лето,
Кавалерийский полк в стенах казарм
Томится ожиданием рассвета.
С окрестных сопок сняты патрули,
Комэски в штабе склеивают карты,
А над ночным безмолвием земли
Развёрнуты песчаные штандарты.
Они летят над самой Селенгой,
Воды касаясь пыльными кистями,
Где плоский берег выгнулся дугой,
Как верховой со срочными вестями.
В тугих чехлах укрыт знамённый шёлк.
Молчит труба. В потёмках к эшелону
На станцию орденоносный полк
Вытягивает узкую колонну,
Чтобы теперь в столовке полковой
С плакатом про героев Халхин-Гола
Плеснуть в стаканы водки даровой
Под лязганье казённого глагола.
Есть винегрет и верить, что твоя
Жизнь удалась. На полку встанет книга.
И выползет из черепа змея,
Чтобы ужалить старого комбрига.