Горит звезда. В окно струится ночь —
нет лучше для стиха инварианта.
Но, фабулу пытаясь превозмочь,
клубок из рук роняет Ариадна.
Пульс нитевиден. Голова болит.
Со всех сторон рассеяна Расея,
и звуков тупиковый лабиринт
теснится в горле пьяного Тесея.
Осиротел лирический плацдарм,
но боль в виске пульсирует не к месту —
всё это нужно, чтоб была звезда —
«Послушайте!..» И далее по тексту.
Среди равнин всё реже взгорья,
мне эта местность не нова,
беспечно зреют в подмозговье
провинциальные слова.
И мил мне, как резной наличник,
их тихоструйный перешёпт,
когда сижу я без наличных
и никуда не перешёл —
ни через Рубикон, не через
ребристый времени порог,
и чёртовы скрипят качели
(раскачиванье — не порок,
нет, лишь невинная забава
для одинокого ума).
Мне жаль, что раньше я взаправду
считал, что мир — это тюрьма.
Нет, мир — это свердловский дворик,
его обычен колорит.
Здесь пьет палёнку алкоголик
и с небесами говорит,
здесь по заведомым дорожкам
идут неведомо куда
сплошные люди. И нарочно —
висит. Не падает звезда.