Леонид Юзефович (Москва)

Ветеран. 1975 г.

Поёт труба в военном городке.
Динамик возле станции рыдает.
Наряд купает лошадей в реке.
Блестят их крупы. Уши западают.

Казармы на высоком берегу
Врастают в землю прочно, год от года.
Горячий ветер лижет Селенгу.
Кирпич алеет в мареве восхода.

Песок и ветер хлещут по глазам,
Но со слезой яснее вспомнишь: лето,
Кавалерийский полк в стенах казарм
Томится ожиданием рассвета.

С окрестных сопок сняты патрули,
Комэски в штабе склеивают карты,
А над ночным безмолвием земли
Развёрнуты песчаные штандарты.

Они летят над самой Селенгой,
Воды касаясь пыльными кистями,
Где плоский берег выгнулся дугой,
Как верховой со срочными вестями.

В тугих чехлах укрыт знамённый шёлк.
Молчит труба. В потёмках к эшелону
На станцию орденоносный полк
Вытягивает узкую колонну,

Чтобы теперь в столовке полковой
С плакатом про героев Халхин-Гола
Плеснуть в стаканы водки даровой
Под лязганье казённого глагола.

Есть винегрет и верить, что твоя
Жизнь удалась. На полку встанет книга.
И выползет из черепа змея,
Чтобы ужалить старого комбрига.

***

Четыре дня на юг, на юг,
Четыре долгих дня
Он торопил коня на юг
И не щадил коня.

В кровавой пене конский бок,
Глаза — красней вина,
Но мчится бешеный седок
И шпорит скакуна.

И тот, кто сорок лет назад
Вознёс его в седло,
Кто гнал его сквозь дождь и град,
Промолвил, опуская взгляд,
Вздыхая тяжело:

«Довольно, дам покой ему.
На этом берегу
Он — лист дубовый, к моему
Прилипший сапогу.

И я стряхну его с ноги,
Пускай летит в огонь,
Туда, где сняты сапоги
И отдыхает конь».